Дневник провинциала в Петербурге - Страница 83

Но вот наступил вечер – кареты нет. Пришел и другой вечер – опять нет кареты. Я начинаю беспокоиться и даже скучать. На третий вечер – опять нет кареты. Это делается уже невыносимым.

Бродя в тоске по комнате, я припоминаю, что меня, между прочим, обвиняли в пропаганде идеи оспопрививания, – и вдруг обуреваюсь желанием высказать гласно мои убеждения по этому предмету.

"Напишу статью, – думал я, – Менандр тиснет, а при нынешней свободе книгопечатания, чего доброго, она даже и пройдет. Тогда сейчас оттиск в карман – и в суд. Вы меня обвиняете в пропаганде оспопрививания – вот мои убеждения по этому предмету! они напечатаны! я не скрываю их!"

Задумано – сделано. Посыльный летит к Менандру с письмом: "Любезный друг! ты знаешь, как горячо я всегда принимал к сердцу интересы оспопрививания, а потому не желаешь ли, чтоб я написал для тебя об этом предмете статью?" Через час ответ: "Ты знаешь, мой друг, что наша газета затем, собственно, и издается, чтобы распространять в обществе здравые понятия об оспопрививании! Пиши! сделай милость, пиши! Статья твоя будет украшением столбцов" – и т. д.

Стало быть, за перо! Но тут, на первых же порах – затруднение. Некоторые полагают, что оспопрививание было известно задолго до рождества Христова, другие утверждают, что не задолго, третьи, наконец, полагают, что открытие это сделано лишь после рождества Христова. Кто прав, – до сих пор неизвестно. Опять мчится посыльный к Менандру: следует ли упоминать об этом в статье? Через час ответ: следует говорить обо всем. И о том, что было до рождества Христова, и о том, что было по рождестве Христове, и о том, что неизвестно. Потому что статья будет выглядеть солиднее. "Да загляни, сделай милость, в Китай: мне сказывал Нескладин, что тамошняя цивилизация – это прелесть что такое!" Ну, что ж! в Китай так в Китай! Сейчас посыльного к Мелье – и через полчаса на столе лежит уже книжица, в которой самым обстоятельным образом доказывается, что в Китае и оспопрививание и порох были известны гораздо ранее, нежели в Европе, но только они прививали оспу совсем не туда, куда следует. Припоминаю по этому случаю пословицу: заставь дурака богу молиться – он лоб расшибет, надписываю ее в виде эпиграфа к статье, сажусь и с божьею помощью пишу.

Но для меня написать статью об оспопрививании – все равно что плюнуть в порожнее место. К трем часам моя работа была уж готова и отослана к Менандру с запросом такого содержания: "Не написать ли для тебя статью: кто была Тибуллова Делия? Кажется, теперь самое время для подобных статей!" Через час ответ: "Сделай милость! Твое сотрудничество драгоценно, потому что ты один знаешь, когда, что и как сказать. Все пенкосниматели в эту минуту в сборе в моей квартире и все в восторге от твоей статьи. Завтра, рано утром, "Старейшая Русская Пенкоснимательница" будет у тебя на столе с привитою оспою".

Опять в руки перо – и к вечеру статья готова. Рано утром на другой день она была уже у Менандра с новым запросом: "Не написать ли еще статью: "Может ли быть совмещен в одном лице промысел огородничества с промыслом разведения козлов?" Кажется, теперь самое время!" К полудню – ответ: "Сделай милость! присылай скорее!"

Таким образом в течение семи дней, кроме поименованных выше статей, я сочинил еще четыре, а именно: "Геморрой – русская ли болезнь?", "Нравы и обычаи летучих мышей", "Единокровные и единоутробные пред лицом римского законодательства" и "Несколько слов о значении и происхождении выражения: гомерический смех". На восьмой день я занялся собиранием материалов для двух других обширных статей, а именно: "Церемониал при погребении великого князя Трувора" и "Как следует понимать легенду о сожжении великою княгинею Ольгою древлянского города Коростеня?" Статьи эти я полагал поместить в "Вестнике Пенкоснимательства", снабдив их некоторыми намеками на текущую современность.

Во всех семи напечатанных статьях моих оказалось четыре тысячи строк, за которые я получил, считая по пятиалтынному за строку, шестьсот рублей серебрецом-с! Да ежели еще "Вестник Пенкоснимательства" рублей по двести за лист отвалит (в обеих статьях будет не менее десяти листов) – ан сколько денег-то у меня будет?

Я упивался моей новой деятельностью, и до того всецело предался ей, что даже забыл и о своем заключении, и о том, что вот уж десятый день, а никто меня никуда не требует и никакой резолюции по моему делу не объявляет. Есть нечто опьяняющее в положении публициста, исследующего вопрос о происхождении Делии. И хочется "пролить новый свет", и жутко. Хочется сказать: нет, г. Сури (автор статьи "La Delia de Tibulle", помещенной в «Revue des deux Mondes» 1872 года), вы ошибаетесь! – и в то же время боишься: а ну, ежели я сам соврал? А соврать не мудрено, ибо что такое, в сущности, русский публицист? – это не что иное, как простодушный обыватель, которому попалась под руку «книжка» (всего лучше, если маленькая) и у которого есть твердое намерение получить по пятиалтынному за строчку. Нет ли на свете других таких же книжек – он этого не знает, да и знать ему, собственно3 говоря, не нужно, потому что, попадись под руку «другие» книжки, они только собьют его с толку, загромоздят память материалом, с которым он никогда не справится, – и статьи не выйдет никакой. То ли дело – «одна книжка»! Тут остается только прочесть, «смекнуть» – и ничего больше. И вот он смекает, смекает – и чем больше смекает, тем шире становятся его горизонты. Наконец статья, с божьего помощью, готова, и в ней оказывается двенадцать столбцов, по пятидесяти строчек в каждом. Положите-ка по пятиалтынному-то за строчку – сколько тут денег выйдет!