Дневник провинциала в Петербурге - Страница 63

– Так, так! Пятого июля! Так и в истории этого похода сказано!

– Ну, вот видите! Не лгу же я! Да и зачем лгать, коли сам собственными глазами все видел! Только вот, смотрю я, солнышко-то уж книзу идет, а нам в тот же день надо было покончить с Рахиным, чтобы разом, знаете, раздавить гидру – да и шабаш!

– Совершенно справедливо! Бунты – тут первое дело натиск и быстрота! А потом – вольным шагом, и по домам! – воскликнули генералы.

– Ну-с, только вот и говорит мой полковник смотрителю: нет, говорит, старик! мне, говорит, надо к двум часам вот эту гору взять, а к пяти часам чтобы в Рахино! Когда там покончим, тогда и уху к вам есть прибудем. А вы, господа, изволите ли знать Яжелбицкую-то гору?

– Как же, как же! ужаснейшая гора! – воскликнули генералы, из которых некоторые даже отмеривали руками.

– Ответивши таким манером смотрителю, покойный улыбнулся этак и говорит солдатикам: "А что, ребята, к пяти часам будем в Рахине?" Ну, разумеется: ради стараться! Сейчас– барабаны! Песенники вперед! на приступ! гора к черту! – и к пяти часам у нас уж кипел горячий бой под Рахиным! К шести часам гидра была при последнем издыхании, а в девять полковник уж был в Яжелбицах и говорил мне: ну, теперь я надеюсь, что и ты не скажешь, что я ухи не заслужил? И скушал разом целых три тарелки!

– Браво! браво! ну и нам теперь самое время выпить за покойного!

Быть может, время так и прошло бы в мирном веселии, если б Прокоп не выпил несколько лишних рюмок хересу и под их наитием не вздумал вступить в религиозный спор.

– Одно жаль, – сказал он, – не в нашей русской вере помер! Говорил я ему еще накануне смерти: окрестись, говорю, Карл Иваныч! Вспомни, куда ты идешь! По крайности, в царство небесное попадешь! с людьми будешь!

Генералы, из которых большинство были немцы, обиженно переглянулись между собой.

– Но позвольте узнать, – спросил один из них, – какие основания вы имеете, чтобы так низко ставить нашу святую евангелическую религию?

– Да такие основания, что она и не религия совсем!

– Однако имеете ли вы доказательства в пользу вашего мнения?

– Каких там еще доказательств! Не религия – и все тут!

Ну, первое доказательство: ваша вера таинства погребения не признает на что похоже!

– Но позвольте вам доложить, что такого таинства и в вашей русской религии не находится!

– Ну, уж это дудки!

– Однако ж это ужасно! – воскликнули хором генералы.

– У нас над покойником-то поют! – упорствовал Прокоп, – и дьякон и поп – честь честью в могилу кладут! А у вас что! пришел ваш пастор, полопотал что-то, даже закусить с нами не захотел! На что похоже!

– Позволь, душа моя, – вступился я, – ведь действительно и у нас таинства погребения нет!

– Ну, нет так нет – не в том штука! А вот мы в святого духа верим, а вы, немцы, не верите!

– Позвольте же вам доложить…

– Нечего тут докладывать! Этак вы скажете, что и чухна белоглазая – и та в бога верит!

– Но это ужасно!

– Ужасно-то оно ужасно, только не нам! Вам будет ужасно – это так!

– Но позвольте вам сказать, милостивый государь, что мы так точно верим в святого духа, как бы он сейчас между нами был!

– Ну, между нами-то, пожалуй, сейчас его и нет! Это, брат, враки! А вот, что вы в Николая Чудотворца не верите – это верно!

– Но Николай – это совсем другое дело! Николай – это был очень великий человек!

– Боговдухновенный, сударь! Не "великий человек", а боговдухновенный муж! "Правило веры, образ кротости, воздержания учителю!" – вот что-с! произнес Прокоп строго. – А по-вашему, по-немецки, все одно: Бисмарк великий человек, и Николай Чудотворец великий человек! На-тко выкуси!

Глаза у генералов постепенно расширялись; чиновники похоронного ведомства потихоньку посмеивались, а Прокоп разгорячался все больше и больше.

– Скажи это я, русский, – ораторствовал он, – давно бы у меня язык отнялся! А с вас, с немцев, все как с гуся вода!

Слово за слово, генералы так обиделись, что прицепили палаши, взяли каски и ушли. Псокоп остался победителем, но поминовенная закуска расстроилась. Как ни упрашивал казначей-распорядитель еще и еще раз помянуть покойного, строптивость Прокопа произвела свое действие. Чиновники боялись, что он начнет придираться и, пожалуй, даже не отступит перед словом "прохвосты". Мало-помалу зала пустела, и не более как через полчаса мы остались с Прокопом вдвоем.

– Ну, скажи, пожалуйста, какая тебе была охота поднимать всю эту историю? – укорял я Прокопа.

– А по-твоему, в рот им смотреть?

– Как ты странно, душа моя, рассуждаешь! совсем с тобой правильного разговора вести нельзя!

– Нет, ты мне ответь: в рот, что ли, им смотреть! А я тебе вот что говорю: надоела мне эта немчура белоглазая! Я, брат, патриот – вот что!

– Но ведь здесь…

– И здесь, и там, и везде… везде я им нос утру! Поди-тка что выдумали: двести лет сряду в плену у себя нас держат!

Спорить было бесполезно, ибо в Прокопе все чувства и мысли прорывались как-то случайно. Сегодня он негодует на немцев и пропагандирует мысль о необходимости свергнуть немецкое иго; завтра он же будет говорить: чудесный генерал! одно слово, немец! и даже станет советовать: хоть бы у немцев министра финансов на подержание взяли – по крайности, тот аккуратно бы нас обремизил!

Когда мы вышли, солнце еще не думало склоняться к западу. Я взглянул на часы – нет двух. Вдали шагали провиантские и другие чиновники из присутствовавших на обеде и, очевидно, еще имели надежду до пяти часов сослужить службу отечеству. Но куда деваться мне и Прокопу? где приютиться в такой час, когда одна еда отбыта, а для другой еды еще не наступил момент?